Альбер Камю победил болезнь, считавшуюся неизлечимой, хотя и не переиграл судьбу. Тем не менее, завершив свое земное странствие в 46 лет, знаток природы человеческой оставил собственный способ противостояния тяжелой болезни и гнетущей личной трагедии.
Альберт Камю — писатель, Нобелевский лауреат (1957), боровшийся с надвигающимся на человечество абсурдом. А еще человека смертельно больного туберкулезом, отодвигавшего смерть благодаря творческой деятельности. Предлагаемый ниже текст — глава из новой книги «Как преодолеть трагедию» (опыт выдающихся личностей).
«Ничто так не воодушевляет, как осознание собственного безнадежного положения».
Это судьбоносное откровение Альбера Камю с аптечной точностью отражает все его душевное состояние и идеологию сопротивления в течение большей части жизни. Уже одно оно достаточно обнажает душу, чтобы она предстала с совершенно ясными, неретушированными контурами.
Он мог стать известным футболистом. Но мир знает этого человека как писателя и философа (большинство людей, переживших трагедию, стали в той или иной мере философами — без этого почти невозможно преодоление), лауреата Нобелевской премии и неисправимого любителя бродить по кладбищам, вглядывавшегося в могилы с проникновенностью, на какую способен лишь обреченный человек. Представляется знаковым, что Альбер Камю погиб в автокатастрофе, а не от туберкулеза, принуждавшего его ежедневно быть со смертью на «ты». Парадокс борьбы Камю еще и в том, что к моменту его неожиданной смерти оба легких были поражены практически безнадежно. А только-только найденное официальной медициной средство эффективного противодействия недугу попросту уже не могло пригодиться. Альбер Камю победил болезнь, считавшуюся неизлечимой, хотя и не переиграл судьбу. Тем не менее, завершив свое земное странствие в 46 лет, знаток природы человеческой оставил собственный способ противостояния тяжелой болезни и гнетущей личной трагедии.
Испытание на прочность Альбера Камю началось в юности. Преуспевающий и счастливый, хоть и очень бедный, юноша был болезненно одержим футболом. 17-летний алжирский парень имел немало поводов гордиться собой: его, пожалуй даже слишком часто для людей его возраста, упоминали газеты. Мотивация предельной преданности спорту тоже понятна: как оригинальная, социально значимая форма самовыражения, она позволяла выделиться и доказать, что он что-то собой представляет. Угнетающая нищета и юношеский конформизм были, как два откормленных солитера в его сознании — непрестанно подстегивали парня, порождая непреходящее, неисправимое беспокойство. Беспредельно впечатлительный, юный Камю по собственному признанию, готов «плакать по ночам после поражения». Фактически, он находился в состоянии беспрерывного стресса.
С одной стороны, крайне неблагоприятные социальные условия с ущемляющей бедностью, болезненной, глухой матерью-инвалидом, тенью погибшего на войне отца и властной, не скупящейся на упреки бабушкой (от нее внуку доставалось на орехи даже за разбитые на футболе туфли), теснотой и духотой скудной жизни. С другой, — психологическая драма в виде неуемной жажды вырваться из грязи и безвестности, противопоставить что-либо более обеспеченным сверстникам. Третьим, невидимым фактором стала сопровождавшая такую жизнь психологическая незрелость: в детстве и юности не было никого, кто бы как следует любил его, поведал об истинных ценностях, устремлениях, смысле жизни. Иммунная система его с самого рождения была надорвана, содержала много брешей, готовых впустить болезнь.
Молодая, набирающая высоту птица, несмотря на задор и цепкость, была сбита на взлете. В возрасте 17 лет, когда Альбер стал вратарем юношеской команды университетского клуба, он неожиданно обнаружил, что кашляет и отхаркивает кровью. Для установления диагноза понадобилось совсем немного времени. Однажды после удручающего приступа кровавого кашля мальчик оказался в глубоком, ужаснувшем близких, обмороке. Страшные подозрения подтвердились — палочка Коха проникла в основательно ослабленный организм. Юноша был не просто обескуражен, некоторое время он находился в состоянии шока. Герой, почитаемый многими боец известной на всю страну футбольной команды, больной неизлечимым в те времена туберкулезом в один день стал изгоем, меченным судьбой, прокаженным. Безнадежным, медленно умирающим инвалидом! Он не только вынужден был прервать образование и навсегда забыть о спорте, но едва не сгорел в огне тяжелой, пожирающей силу духа, депрессии. Раз в две недели, когда ему принудительно закачивали воздух в полость между легким и грудной клеткой, смерть мрачно подмигивала ему, напоминая о своем присутствии. Возникло то маргинальное состояние, которое либо приводит к новой непрерывной деятельности, либо усмиряет навечно, принуждая смириться с участью обреченного. И забытого, — его имя напрочь исчезло с полос газет.
Юноше было о чем подумать. Нет на земле места, где бы ощущения не обострялись так яростно, как между двумя мирами. Как быстро в этом мире все предается забвению! Как скоротечна жизнь! Несомненно, он задавался вопросом: а есть ли что-либо более устойчивое посреди этого шаткого бытия?! И, скорее всего, вопрос был не один. К счастью для молодого Альбера, судьба, как водится в таких случаях, предоставила ему шанс. Как много на первый взгляд неприметных шансов предоставляет в наше распоряжение милостивая и отзывчивая фортуна!
Шанс Альбера Камю явился в облике дяди, в дом которого он попал после больницы. Дядиными устами ангел-хранитель прошептал заветную идею: читай. Просто бери книги, и листай их — эта сакральная деятельность так несложна, но в ней столько огненного жара мудрости. Он имел в виду: читай, чтобы успокоиться; читай, чтобы занять себя; читай, чтобы переключить мысли с болезни на нечто иное. Вряд ли жалостливый дядя, работавший мясником, думал о великих знаниях, меняющих облик и внутренний мир индивидуума.
Как многие нездоровые люди, подкошенный болезнью юноша обратился к книгам как временному пристанищу. Неизвестно, был ли определен его выбор советами дяди, случайностью или еще какой-то неведомой причиной, но он взялся за серьезную литературу. И увлекся. Значимые авторитетные писатели, владеющие тонкостями языка и колоритным арсеналом воздействия на психику читателя, пробудили его первичный интерес. Который возможно усилился вследствие тотального запрета на двигательную активность.
Тем временем Камю стал жить, об руку с собственной смертью. Она преследовала его неотступной тенью. Когда он касался морской воды, предупреждала его: можно купаться, но нельзя плавать. Когда смотрел футбольные матчи, напоминала: можно сколько угодно глазеть, но запрещено бегать. Парень был напуган, но не сломлен. Приперт к стене, но не добит. Его непомерные детские амбиции, к счастью, не исчезли. Он хотел жить, но не знал как. Чтобы жить и начать дышать полной грудью, нужно было нечто более весомое, чем способность существовать. Другими словами, нужен новый смысл бытия.
Ко второму шансу судьбы пытливый Камю был готов. Кто был при смерти, тот знает, как меняются оттенки жизни и каким острым становится слух, какую невиданную зоркость обретают глаза, как пальцы осязают буквально все. Надо успеть насладиться, ведь жизнь может оборваться в любой момент! Молодость Камю не желала сдаваться, инстинкт жизни подсказывал: ищи, за что можно зацепиться, на чем сосредоточиться настолько, чтобы забыть о болезни. Ищи непрерывно и страстно, ищи с надеждой и верой, действуй!
Когда на третьем курсе лицея, куда Камю вернулся для завершения образования, появилась философия и молодой учитель с новаторскими замашками Жан Гренье, болезненного юношу обдало ветром освобождения. Чуткий, обретающий остроту мозг ощутил близость спасения. В философии он отыскал возможность того утраченного с болезнью самовыражения, которого так недоставало для полноты жизни. Это и был прообраз смысла. Ему надо было понять, зачем он живет, и зачем вообще пришел в этот мир. Вопросы, которые останься Камю футболистом, он, может быть, вообще не задал бы себе никогда.
Сначала в жизни больного юноши появились Артур Шопенгауэр и Фридрих Ницше, Библия и Федор Достоевский. Потом, благодаря учителю, он узнал своего старшего современника — Андре Жида. Чудесные открытия, перевернувшие представление о мироздании. С философией стали возникать, сначала как марево, а затем все четче и яснее, признаки смысла. Истинного смысла пребывания на земле человека, превращающегося в личность, творящего по завещанию Бога, живущего обдуманно, размеренно и основательно. С обозначенной, искрометной и полной азарта целью. Философы приоткрыли завесу законов бытия, что, в свою очередь, позволило взглянуть на проблему здоровья, жизни и смерти с другой стороны. Принять болезнь как часть судьбы. Жить с ней настолько полноценно, насколько возможно.
Новую реальность со смыслом предложил его любимый преподаватель Жан Гренье — попробовать себя на литературном поприще. Альберу еще не исполнилось 19-ти, как он взялся за перо. Сначала — статьи для журнала, потом — очерки для издания Гренье. Эта идея согласовывалась и с намерением изучать философию. Главное — у него появилось дело, мысли стали упорядоченными.
Известно, что Альбер Камю не выздоровел, но много раз получал у смерти отсрочки — и каждая из них отправляла его к письменному столу. «Надо жить и творить», — написал этот смертельно больной человек в своем дневнике, и этот короткий призыв к самому себе становился девизом и бесспорно действенным целительным средством всякий раз, когда болезнь отправляла его в нокаут.
Однако какой образ жизни вел больной туберкулезом? Это крайне важно знать для получения полной картины противостояния недугу. Именно в образе жизни кроются важнейшие принципы, потому что Камю, в отличие, скажем от Айенгара или Ролло Мэя, излечившихся от туберкулеза, сам отказался от последовательности в противостоянии недугу.
Найдя для себя смысл в писательской деятельности, Альбер Камю во главу угла поставил личные впечатления и переживания, что вносило в его шаткую и хрупкую жизнь определенную двусмысленность. С одной стороны, давало уникальную пищу для целительного творчества, с другой стороны, постоянно держало душу в подвешенном состоянии. Потому что погоня за впечатлениями всегда входила в противоречие со здоровьем. Он и исцелял, и убивал себя одновременно. Пил эликсир, когда сочинял, и перечеркивал его действие, когда шел на поводу своих земных желаний.
В чем это выражалось? Камю с молодости стал страстным курильщиком, любил выпить, ночи напролет проводил бодрствуя, пусть даже в стимулирующих творчество спорах. Мытарства и метания наблюдались у него во всем. Он кардинально менял профессии, становясь то частным учителем, то продавцом запчастей, то ассистентом в метеорологическом институте. Он был неразборчив в связях с женщинами, импульсивен и вечно жаждал любви. Разбираться в перипетиях и узловых сплетениях отношений Альбер Камю не научился до конца жизни, — разбираться в законах и принципах гармонии не было ни сил, ни времени. Отсюда его неудачные браки, женитьба на эпатажной наркоманке, ожесточенная, демонстративная и нескончаемая борьба с мировыми призраками и живыми оппонентами (тем же Жан-Полем Сартром). Этот блок проблем, обозначаемый восточными мудрецами как «неведение истины» — аспект не смертельный, но ускоряющий жизненный цикл.
Небезынтересно, что именно обострения болезни, напоминания о приближающейся смерти корректировали его жизнь, заставляя не только сосредотачиваться на творчестве, но и отказываться от вредного окружения, пустого времяпрепровождения. Болезнь вынуждала его спешить — умирающему мольба о бессмертии свойственна в сотни раз больше, чем здоровому и беспечному прожигателю жизни. Например, после кризисов в отношениях с первой женой Камю прибегал к затворничеству, определенное время работая в тишине. Именно так он познал целительную силу созидательного творчества, осознанного одиночества и ограничений. Продолжительные прогулки, купание в море часто сопутствовали процессу создания лучших произведений. К сожалению, это не стало железным правилом его жизни, но даже периоды (потом схожий стиль отношений выработается и со второй женой, и с возлюбленными) отрешенной работы становились куда более сильной терапией, нежели официальное лечение. «…Без несовершенства неощутимо и счастье!» — написал он однажды, как бы в оправдание собственной непоследовательности. Если бы не опасная хворь, скорее всего Камю не стал бы заметным писателем и лауреатом Нобелевской премии, а потратил бы жизнь на изучение ощущений. Но туберкулез напоминал о себе с редкой цикличностью.
В 21 год он уже знал, что болезнь коснулась и левого легкого (до того поражено было лишь правое). За месяц до 25-летия Камю известили, что из-за болезни его отстранили от участия в конкурсе на замещение вакансии университетского преподавателя. Судьба в который раз корректировала его выбор. Тяжелым ударом стал отказ принять его во французскую армию накануне войны, хотя не исключено, это сохранило ему жизнь. Только писать — единственное, что он мог делать по состоянию здоровья. Писать или умереть.
И он писал. Он порой вдохновлялся смертью — знаток танатотерапии Карлос Кастанеда был бы им доволен. Известно, к примеру, какое сильное впечатление на Камю произвело посещение могилы Франца Кафки в Праге. 22-летний Камю наверняка тут же «примерил» на себя возраст Кафки, умершего от туберкулеза в 40 лет. И не исключено, подумал: осталось уже меньше, чем прожил. После таких «встреч» Альбер Камю приказывал себе жить в одиночестве и ни с кем не общаться. Такие встречи заставляли его спешить… Но они — сам Камю, скорее всего не подозревал об этом, — несли уникальный исцеляющий импульс.
К 24-летию вышел первый сборник его эссеистики. Еще через год написана пьеса «Калигула», а к 27-летию окончена повесть «Посторонний» — произведения, которым дарована долгая и счастливая жизнь и после смерти их автора. В 31 год написан роман «Чума». Камю очень спешит — сильные вещи из-под пера льются почти потоком — раньше, чем их могут переварить издатели военного времени. В Европе бушует война, но творческие порывы заслоняют даже это событие — бешено бьющий ключ рукописей составляет спасительный круг для физически больной оболочки и медленно растущей личности. Он непрерывно учится извлекать из тяжелого недуга пользу, находить в активизации творчества обратную сторону неминуемого приближения смерти. При этом универсальным может считаться опыт Камю в приемах введения себя в состояние творческого транса — то, что принято считать вдохновением.
Наряду с посещением могил к чистой практике гений-терапии стоит отнести и периодическое обращение Камю к образам посредством фотографий. Например, на рабочем столе писателя всегда находилась фотография Фридриха Ницше накануне смерти — полулежащий, бесконечно больной, с застывшим безумным и все-таки непреклонным взором из-под громадных, густых бровей.
Щупавший смерть руками Альбер Камю, как никто другой знал: если бы Ницше не трудился ежедневно, превозмогая боль, он умер бы уже годам к тридцати–тридцати пяти. «…В тридцать шесть лет я опустился до самого низшего предела витальности», — записал Ницше, бросивший профессуру по состоянию здоровья. Камю к профессуре даже не приблизился — тоже по состоянию здоровья. От портрета Камю питался, из него черпал энергию, с ним вел безмолвные беседы. Понимая образ мышления гения, Камю подражал ему в преодолении немощного состояния. Даты предшественников наверняка становились для него чем-то вроде зацепок для скалолаза. Минуло 40 — он прошел возраст ухода Кафки. Мелькнуло 44 — он смог оттолкнуться от возраста Ницше (сошедшего с ума — физическая смерть уже не в счет). Кто мог бы оказаться следующим? Вероятно, были и другие имена, на которые опирался смертельно больной, и все такой же невоздержанный Альбер Камю. Но возможно, следующим он считал себя самого.
И, кроме того, как никто другой, Камю знал, что на самом деле, означают слова самого противоречивого из мыслителей цивилизации: «Человек — это канат, натянутый между животным и сверхчеловеком, канат над пропастью». Сам он добровольно проходил именно такой путь.
«Зло, существующее в мире, почти всегда результат невежества и любая добрая воля может причинить столько же ущерба, что и злая, если только эта добрая воля недостаточно просвещена». Как и все философы, достигшие просветления, Альбер Камю отвергал абсолютное добро и абсолютное зло. Но, сам того не замечая, своей жизнью утвердил одну примечательную идею: движение к знаниям, развитие собственного сознания и есть тот цемент, который связывает человека и его судьбу.
