Согрешил — покаялся — получил прощение — свободен. Потом, разумеется, снова согрешил. Как выбраться из этой ловушки, разбирается Катерина Мурашова
За прошедшую неделю мне пришли по почте три письма, в которых была затронута тема прощения. Хочу процитировать одно из них — пишет Маргарита из Новосибирска:
«Мне кажется, тема прощения, по крайней мере в нашей культуре, полностью девальвируется еще в раннем детстве, когда ребенка буквально приучают — в основном родители, но иногда и бабушки, учителя, воспитатели — по любому поводу формально оттарабанивать: «Прости(те) меня, я больше никогда так не буду!». На чем ситуация также формально завершается, а буквально через день или два (хорошо если не через час!) повторяется буквально с чистого листа. И никого совершенно это не смущает. Особенно смешно, когда родители потом вдруг начинают жаловаться и сетовать: ну что же это ты! Говорил, что больше никогда не будешь, и вот опять! Интересно, причем тут ребенок, если они сами его этому лицемерию научили. Мне самой это кажется ужасной фальшью, я никогда сама прощения не просила, как меня ни пытались родители заставить, и детей своих никогда не буду заставлять».
Давайте поразмышляем и сформируем каждый свою позицию. Ибо вопрос-то на самом деле важный и актуальный. Мне самой кажется, что проблема зарыта значительно глубже, чем уровень привычек и даже традиций одной конкретной семьи. Идея «согрешил — покаялся — освободился от греха» составляет одну из основ христианской культуры. В культурах языческих, насколько я понимаю, для освобождения провинившемуся надо было что-то вполне материальное сделать: заплатить деньги или отработать, понести реальный ущерб, принести вполне материальную жертву богам. В христианстве (не в первый раз в истории человечества, конечно, если вспомнить восточные философские системы, но впервые на нашей территории) возникла потрясающая идея, что делание может быть психическим, духовным.
И покаяние вообще-то — это именно духовное усилие, психическое делание, во многом более сложное и «высокоуровневое», чем, допустим, «плата (вира) за кровь» в язычестве. Но ведь никто не может влезть в голову человека и оценить сделанное им там внутри духовно-нравственное усилие. Что там произошло и произошло ли вообще хоть что-нибудь? Бог, к которому изначально все это обращено, разумеется, всеведущ и знает правду. Но это высший уровень, а многие повседневные человеческие «разборки» происходят на человеческом уровне. К тому же в обычном человеческом сознании понятие покаяния и прощения тесно связано с христианской же по происхождению идеей «греха».
И получается: согрешил — покаялся — получил прощение — свободен. Потом, разумеется, снова согрешил. Именно вот эту простенькую циклическую схему мы, на мой взгляд, и имеем в семейном варианте: «Прости меня, Петя, я был неправ, что ударил тебя лопаткой» и «Мамочка, прости, я больше никогда так не буду делать, дай мне уже телефон обратно!»
В чем адаптационный смысл этого совершенно формального и выхолощенного в духовном смысле ритуала? Окончание, прекращение неприятного, травматического, «греховного» эпизода. Ну должен же он вообще как-то закончиться! Пусть вот так. Элементы как бы и языческого, и христианского, но на самом деле ни того, ни другого. Никакого делания внутри, но и снаружи тоже — человек ничего не делает и ничем не поступается.
Забавно, что собственно детская субкультура стремится (или по крайней мере недавно стремилась) эту пустоту формального ритуала преодолеть. Во-первых, многие дети действительно категорически отказываются «просить прощения» по указке взрослых и готовы понести за это реальное наказание, а во-вторых, у самих маленьких детей ритуал примирения откровенно редуцирован к языческому, — помните? Надо сплести мизинцы и сказать: «Мирись-мирись-мирись и больше не дерись! А если будешь драться, то я буду кусаться!» Здесь уже нет никакого намека на покаяние, есть лишь взаимное желание и понимание необходимости временного прекращения ссор. Когда-то они снова возобновятся (увы, так всегда бывает), но сейчас обе стороны хотят мира и готовы к нему.
Так сложилось, что в большинстве семей у нас ни прощению, ни покаянию детей не учат. Большинство людей (особенно мужчины, женщины все же больше склонны к конформизму) вырастают и думают (чувствуют): «Ну вот, все! Я вырос, стал большой, сильный, самостоятельный и теперь-то уж меня никто вот это вот “прости-я-больше-не буду” говорить не заставит!».
Ловушка здесь в том, что из того же самого предшествующего опыта вторая сторона конфликта (тот, кого обидели, не поняли, обделили, бросили, стукнули по голове лопаткой) по-прежнему ждет этого привычного и пускай даже формального: «Прости, пожалуйста». Ждет, но не дожидается. И обида нарастает как снежный ком: он должен был хотя бы сказать! Хотя бы попросить прощения!
И вот что особенно неприятно здесь в прогностическом смысле: когда ком уже вырос и угрожающе навис над ситуацией, тогда часто не помогает даже честно заплаченная второй стороной языческая «вира за кровь». Человек на второй стороне при этом часто хочет хорошего. Нигде и никак не обученный покаянию, он, как сумел, поработал со своей «культурой совести» и предложил во искупление то материальное, что кажется ему честным и не лицемерным. Но это уже ничего не решает: ты (вы) от меня (от них) откупиться хочешь! Нет, я требую «духовного делания»!
Разумеется, это отчасти редукция к детству. Разумеется, это тупик. Как выйти из него взрослым людям? Здесь несколько возможностей. Ни одна из них не идеальна — это надо понимать. На то она и ловушка, что из нее всегда выбираются с потерями.
Вариант первый
Люди, не в состоянии договориться, ищут третейского судью и идут к психологу. Там им в рамках мировоззрения этого психолога (которое совершенно не обязательно совпадает с моим) объясняют, что именно с ними происходит, и после анализа ситуации подбирается вариант разрешения или хотя бы временного затихания конфликта, который устроит обоих. Удается это, к сожалению, далеко не всегда.
Вариант второй
Она или он просто удовлетворяют ожидания второй стороны и просят прощения. «Да-да-да, дорогая, я поступил как сволочь и мерзавец, прости меня пожалуйста, я больше так никогда-никогда не буду!» Здесь все всё понимают в прогностическом смысле: у обоих было детство и оба проходили это самое: мамочка, прости меня, я больше так никогда-никогда. Никаких «глубинных» проблем системы этот способ, разумеется, не решает. Но чаще, чем вы думаете, «здесь и сейчас» вполне удовлетворяет вторую сторону и позволяет возобновить обычное течение жизни. До следующего «греха» или конфликта. Если попеременно уступают обе стороны, то это «грешить и каяться» может благополучно тянуться годами и десятилетиями. Если уступает всегда только кто-то один, то прогноз для существования системы неблагоприятный.
Вариант третий — аналитический
Обнаружив себя в рамках инфантильного и достаточно утомительного второго способа, семья или иная система (например спортивная секция) может волевым порядком, в совершенно неконфликтный период, все проанализировать. И, например, решить: кажется мы не хотим так сами, и не хотим учить тому же своих детей. А смотри-ка — уже учим! Я только вчера ему в песочнице сказала: пойди и попроси у мальчика прощения! А мальчик, между прочим, сам первый его замок сломал, а наш только потом уже кинулся. И наш явно считал, что он ни в чем не виноват, но я подумала: зачем мне конфликты с мамами, с которыми я каждый день встречаюсь, и заставила его, а он надулся и пошел… И я так же делаю, чтобы ты не дулся, хотя и считаю, что вообще-то я тут права. И ты, наверное, тоже. Может, можно как-то иначе?
Иначе, разумеется, можно. Во-первых, «языческий» способ искупления никто не отменял. И ребенок, незаслуженно обидевший сестру, вполне может отдать ей на неделю свою любимую игрушку. Навредивший товарищу спортсмен-подросток прилежно отжимается под присмотром тренера. А провинившийся муж, спросив: «Разрешите загладить, искупить?», — тут же получит от жены точную инструкцию, что именно он должен сделать во искупление. Понимаем отчетливо: здесь также всегда есть давление снаружи — общество, мир, тренер, семья, традиции. Но все равно это уже, конечно, намного сложнее, чем выхолощенный ритуал «прости меня, я больше не буду», и намного продуктивнее в плане строительства личности.
И во-вторых, конечно, вершина — то самое внутреннее «духовное делание» по поводу покаяния. Мне как атеистке трудно судить, насколько оно преображается в отсутствии регулярной конфессиональной жизни, и главного «реципиента» религиозного покаяния — Бога. Но все же и я свидетельствую его наличие в виде той самой «культуры совести», о которой недавно писала. Обучение этому происходит в семье. Не исключительно, но в подавляющем большинстве случаев. Уже несомненно знакомым уважаемым читателям методом имитации: если ребенок, взрослея, регулярно видит результаты «движения души» родителя («никто меня, разумеется, не заставляет, но я сам чувствую, что вот здесь не прояснил, здесь обидел, здесь был неправ и поэтому сейчас должен вот что предпринять…»), эти свидетельства в значительной части случаев постепенно убеждают его в том, что именно так и надо, так нормальные порядочные люди и поступают. И он сам начинает, а потом и приобретает обыкновение прислушиваться к себе и на практике поступать именно так. А это уже, как ни крути, высший класс, подлинная, без дураков, элита человечества.
Автор: Катерина Мурашова
