Феномен становления личности и бытия самим собой волновал многих философов и мыслителей — от Плотина до Ницше и Фуко. Что значит становиться тем, кто ты есть? Могут ли разные ситуации, с которыми мы сталкиваемся в жизни, сделать из нас «другого человека»? Или они всего лишь высвечивают те грани нашего «я», что до поры до времени были сокрыты от нас самих? Какова тогда роль изменений в становлении нашей идентичности и могут ли эти изменения быть целенаправленными? Публикуем перевод лонгрида, в котором философ, аспирант Йельского университета Кевин Тобиа ищет ответы на эти вопросы.
«Прошло шесть лет с тех пор, как я обнаружила, что мой сын употребляет наркотики. Мне было очень грустно все время, и я была опустошена, не говоря уже о том, как я беспокоилась о его благополучии. Мой сын уже не был тем же самым человеком», – пишет Винчензина Урзия в книге «Энтони и я» (2014), в которой рассказывает о наркомании своего сына.
Головоломка здесь в том, что кто-то может стать «не одним и тем же человеком». Фраза похожа на философское высказывание, возможно, даже на нелепость. В то же время поразительна сама идея, что мы могли бы перестать узнавать кого-то, кого раньше знали. Многие из нас сталкивались с ситуациями, когда под воздействием сильных изменений человек начинал казаться совершенно другим.
Наркозависимость ярко иллюстрирует это явление чуждости: мать видит, что пристрастие превращает ее сына в тень его прежнего «я». Другие примеры могут вызывать те же чувства. Разрыв отношений настолько меняет партнера, что он словно бы становится другим человеком. То же относится к болезни Альцгеймера, которая затрагивает до половины пожилых американцев. У родителя или родственника развивается тяжелая форма болезни Альцгеймера, и кажется, что человек, которого мы когда-то знали, исчез. Самые разные ситуации ведут к глубоким изменениям, которые порой делают из хорошо знакомых друзей или близких кого-то иного.
Эти примеры показывают, как некоторые изменения могут нарушать наше ощущение самости. Тем не менее существуют изменения, которые не влияют на нашу идентичность. Более того, некоторые глубокие изменения, похоже, заставляют нас стать действительно самими собой. Подумайте о поисках подлинного «я» в романтической любви, обнаружении скрытой жизненной страсти, попытках радикально улучшить свое здоровье и переживании религиозного или духовного обращения. Тот же эффект может возникнуть в более сложных случаях, таких как выживание в период военного времени или тюремного заключения. Все это приводит к огромным трансформациям, но они не угрожают идентичности. Наоборот, эти изменения, похоже, извлекают на свет наши «я», заставляя нас стать тем, кем мы на самом деле являемся. Это позволяет сделать кажущееся парадоксальным утверждение: парадигма, в которой человек продолжает оставаться одним и тем же лицом, включает становление и взаимодействие радикальных изменений.
Эта идея о необходимости изменений для поддержания нашего «я» может проясниться, если прибегнуть к философскому мысленному эксперименту. Подумайте о себе как о новорожденном. Через пятнадцать лет после вашего рождения ваши друзья и родственники увидели человека, который был совершенно не похожим на новорожденного. У этого подростка было большое тело, более острый ум, более глубокие ценности и более богатая социальная жизнь. Во многих из этих важных аспектов этот подросток был бы совсем не похож на маленького ребенка. Но эти двое были бы, несомненно, одним и тем же человеком. Едва ли от вас ожидают, что вы будете таким же, как новорожденный. На самом деле, для того чтобы вы были одним и тем же человеком, в действительности существует много аспектов, в которых вы со временем должны отличаться от новорожденного.
Философия часто подчеркивает значение бытия самим собой, несмотря на изменения. Она спрашивает, как различные изменения, такие как полная потеря памяти или пересадка мозга, могут создать другого человека. Это помогает прояснить аспекты личной идентичности и «я», но также затушевывает идею о значении самого изменения. Идеальный способ сохранить единство своего существования во времени – не оставаться точно таким же. Вместо этого нужно изменяться.
Значение изменений не ограничивается тем, как мы рассуждаем о личной идентичности. В основе различных практических проблем лежат предположения не о статичном, а о меняющемся «я». Например, счет доверительного хранения, открытый для маленького ребенка, предполагает, что совершеннолетний бенефициар будет сильно отличаться от этого ребенка. С другой стороны, деньги этого счета предназначены для человека, который во многом будет подобен этому маленькому ребенку, но они не предназначены для кого-то с лингвистическими, умственными и моральными способностями маленького ребенка. Многие долгосрочные обязательства разделяют такой подход. Они основаны на ожидаемых изменениях или развитии, а не на точном сходстве.
Философы отмечают случаи, когда изменения вызывают практические проблемы. Например, может показаться, что определенные личные изменения требуют разорвать обещания, казалось бы, сделанные другому человеку. Но в случае счета доверительного хранения мы, похоже, больше озабочены уместностью выдачи средств этого счета, если взрослый человек подобен ребенку, чем в случае, когда он слишком отличается. Неявные условия, лежащие в основе этих суждений, – это не просто статические сходства, а предполагаемые изменения во времени.
Какие изменения способствуют таким идеальным трансформациям — по определенной модели? Эти сущностные изменения не являются произвольными. В нашем мысленном эксперименте учитывались изменения, которые указывали на целенаправленное развитие новорожденного. Этот мысленный эксперимент служит примером неуклонных изменений, которые согласуются с личной идентичностью и являются фундаментальными для «я». Мы определенно не поощряли бы подростка стремиться к точному сходству с новорожденным в страхе потерять его подлинную идентичность. Часть того, что для подростка означает быть тем же самым человеком, что и новорожденный, — это существенная и целенаправленная трансформация через изучение языка, освоение социальных норм и моральных правил.
Повседневная жизнь предлагает многочисленные примеры сохранения идентичности и целенаправленных изменений. Иногда большие изменения обращаются к сущности человека или его глубинной самости. Новые отношения, успехи в карьере или новые увлечения неизбежно меняют нас, но они делают это в согласии с нашим самоописанием. Эти изменения не заставляют нас казаться «меньше нас самих». Вместо этого эти изменения, похоже, помогают нам стать теми, кто мы есть.
История философии побуждает нас к целенаправленному изменению своего «я». Древнегреческий философ Плотин ссылался на образ статуи. Он призывает нас
«отрезать все чрезмерное, выпрямить все, что криво, осветить все, что смутно, работать, чтобы сделать все сиянием красоты. Никогда не прекращайте работать над статуей, пока не прольется на вас божественный свет добродетели».
Целенаправленное изменение себя не представляет проблему личной идентичности. Скорее, оно раскрывает грани истинного «я».
На несколько столетий ранее китайский философ Мэн-цзы описал людей как землепашцев, возделывающих семена своей добродетели. Если мы вырастаем в добрых людей, то значит, что мы росли в правильном направлении, возделывая наши семена добродетели. Важно, что мы рождаемся, подобно семенам, а не как взрослые деревья нашей добродетели. Мы не рождаемся абсолютно добрыми, сохраняя в неизменности свою добродетель. Наоборот, мы рождаемся простыми семенами добродетели, которые расцветут через развитие.
Подобные идеи повторяются на протяжении всей истории философии. В книге «Ecce Homo» Фридрих Ницше описывает феномен становления тем, кто вы есть:
«Становление тем, кем вы по сути являетесь, предполагает, что вы не имеете ни малейшего представления о том, кто вы есть … организующая, господствующая “идея” продолжает расти глубоко внутри … прежде чем дать любой намек на сверхзадачу, “цель”, “смысл”».
А в интервью «О генеалогии морали» Мишель Фуко замечает, что:
«Мы должны создавать себя, как произведение искусства».
Мое эссе черпает вдохновение в этих высказываниях, несмотря на то, что каждое из них остается предметом дискуссии. Основная идея заключается в том, что, в отличие от представления о связи нашей идентичности с постоянством или подобием, на самом деле «я» является органическим и динамичным явлением. Быть одним и тем же человеком во времени – это не попытка удержать все аспекты нашего нынешнего «я», но речь идет о целенаправленном изменении.
Общей чертой всех этих исторических взглядов является видение чего-то, лежащего глубоко внутри, будь то образ статуи, семени добродетели или руководящей идеи «стать тем, кто вы есть». Это выявляет важную догадку о целенаправленном развитии. При правильном развитии будущее «я» не будет точно таким же, как и нынешнее «я». Вместо этого будущее «я» должно целенаправленно развиться и таким образом становиться другой версией настоящего «я». И часто будущее «я» будет представлять собой расцвеченную или процветающую версию более раннего «я», в котором содержались малые семена или намеки на будущее.
Понимание такого рода изменений требует более широкого размышления. Что значит целенаправленно развиваться? Человеческие цели сложны, поэтому сначала рассмотрим цель чего-то более простого. Возьмем желудь. Цель желудя – стать дубом. Мы могли бы приписать эту цель отдельным желудям по-разному. Например, поскольку мы знаем, что желуди обычно вырастают в дубы, может показаться, что каждый из желудей может иметь такую цель. Но мы также приписываем цели ретроспективно. Увидев, как неизвестный объект превращается в дуб, мы можем обратиться назад и атрибутировать превращение в дуб как цель этого объекта. Более того, узнав, что конкретный желудь превратился в очень высокий дуб, мы можем снова обратиться в прошлое и подумать, что превращение в очень высокий дуб – это более конкретная цель этого желудя.
Однако человеческие цели человека шире, чем развитие языка и ценностей, становление социальным и нравственным существом. Но есть некоторые сходства с желудем. Мы изучаем многие из очевидных целей людей посредством теории. Люди обычно развивают язык и мораль, и поэтому кажется, что новорожденные также имеют эту цель, даже когда сами новорожденные не проявляют никакого языкового или морального поведения. Те же рассуждения могут быть применены к более индивидуализированным целям. Возможно, узнав, что конкретный ребенок превратился в великого спортсмена, мы могли бы даже заглянуть в прошлое и подумать, что такая конкретная цель была заметна у маленького ребенка, у которого еще не проявились подобные черты и склонности. Нам кажется, что основные аспекты личной идентичности можно проследить еще в молодости.
Это представление о динамическом и целенаправленном «я» находится в противоречии с фокусом некоторых дискуссий о личной идентичности. Эти дебаты сосредоточены на неизменности при изменениях, и зиждутся на идее, что неизменность предполагает подобие с чем-то. В широком смысле это представление о целенаправленности предполагает подобие – тождественную цель на протяжении жизни, но, как отмечает Ницше, цель часто оказывается скрытой. Часто мы не имеем ни малейшего представления о том, кем мы являемся, пока мы не станем им.
Интерес к проблеме незнания, кем мы являемся или кем мы станем, инициирует философские рассуждения о «трансформационных переживаниях». Это опыт, который изменяет человека фундаментальным и непредсказуемым образом: рождение ребенка, служба в армии, начало новой карьеры, тюремное заключение или влюбленность. Решения о получении такого опыта создают проблему для теории принятия решений. Как мы можем оценить то, чего не знаем? Конечно, мы можем оценить некоторые неопределенные решения. Хотя я никогда не пробовал текилу или диету «Твинки», я заключаю, что это, вероятно, плохой выбор. Но другие неизвестные решения сложнее оценить, поскольку человек, которым я стал бы в силу своего решения, каким-то фундаментальным образом отличается от моего нынешнего «я». Например, появление ребенка может привести к таким глубоким личным изменениям, что трудно даже оценить это решение. Список плюсов и минусов из моей нынешней перспективы, похоже, неадекватно отражает это решение, поскольку «я», которое возникает как ответ на рождение ребенка, может радикально отличаться от моего нынешнего «я».
Возможный ответ на эти проблемы дает интуиция о значении личных изменений. Ключом к пониманию является наша вера в цель. Вспомните, как мы рассуждали о желуде, который должен превратиться в дуб. Точно так же мы понимаем, что новорожденный человек должен развиваться, расти, становиться более мудрым, нравственным и социально подготовленным. Овладение языком преобразует наш опыт, однако мы не сомневаемся, что это тот опыт, который сохраняет и обогащает самобытность, а не расстраивает идентичность или разрушает истинное «я». Радикальные изменения, такие как изучение языка, развивают нас в людей, которыми мы действительно должны быть, хотя личности, которыми мы становимся, формируются по-разному.
Тем не менее люди сильно отличаются от растений и других животных. Наши очевидные цели шире, чем те, которые даны природой или даже культурой. Тогда как единственная цель желудя заключается в том, чтобы вырасти в дуб, люди – существа многогранных и разнообразных возможностей. Это подразумевает захватывающий, но опасный аспект целеполагания «я». Часто тот, кем мы себе сейчас кажемся, становится более понятным с течением времени. Чтобы прояснить это свойство, рассмотрим примеры больших достижений. Представьте себе, что маленький ребенок вырастает в великого художника. В этом случае мы размышляем о том, что было раньше, и видим семена гениальности в ребенке. Это мнение может быть ошибкой или предвзятостью; возможно, это не было его целью. Но, несомненно, это распространенная история, которую мы рассказываем.
Правильна или неправильна такая история, она просачивается в нашу мораль. Философ Бернард Уильямс представил воображаемый мысленный эксперимент о Поле Гогене, вдохновленный реальной жизнью художника. В мысленном эксперименте молодой Гоген решает оставить свою семью ради своих художественных амбиций. Как проницательно заметил Уильямс, оценка выбора молодого Гогена может зависеть от случайности его результата. Философы называют это явление «моральной удачей». Если старый Гоген терпит неудачу как художник, молодой Гоген окажется достойным порицания. Но если старый Гоген преуспеет, мы скажем, как это сделал Уильямс в работе «Моральная удача» (возможно, слегка неохотно): «Ну что же, получилось, значит, молодец». Другим способом рассказать эту историю будет попытка рассмотреть ее в понятиях истинного «я» и несомненных целей молодого Гогена. Увидев старого Гогена, успешного художника, мы сразу приписываем семена художественного потенциала молодому Гогену. В гипотетическом мире, в котором терпит неудачу старый Гоген, мы опасаемся, что молодой человек, который покинул свою семью много лет назад, отошел от своих моральных и семейных целей (поскольку мы теперь понимаем, что у него действительно не было художественного таланта).
В интерпретации «я» через целеустремленность появляется дополнительный довод в свете открытия философского эксперимента: мы скорее склонны видеть улучшения в постоянстве нашей идентичности, чем ее разрушение. Люди оценивают изменения к лучшему как более согласованные с идентичностью, чем изменения к худшему. Гипотеза целенаправленной интерпретации заключается в том, что изменение к лучшему формирует наше впечатление о прошлом опыте человека. Когда мы видим, что кто-то улучшается, мы относим эту ценность к потенциальности его более раннего «я».
Увидев рост великолепного дуба, мы будем больше уверены в том, что это должно было быть заложено в желуде. И, увидев положительное сильное изменение в человеке, мы с большей уверенностью думаем о той части его истинного «я», которая предшествовала по времени улучшению. Однако, увидев ухудшение состояния человека, мы опасаемся, что он отошел от своего настоящего призвания.
Понимание «я» в терминах целеустремленности также объясняет предел этой идеи: не все улучшения кажутся сохранением идентичности. Мы не воспринимаем всякое улучшение как часть саморазвития. Как отметил Аристотель, а Марта Нуссбаум уточнила, мы не хотели бы, чтобы наши друзья стали богами, потому что мы потеряли бы их. Чрезвычайные и необычные изменения – даже изменения к лучшему – могут заставить кого-то казаться другим человеком. Желудь, который волшебным образом превращается в яблоко, уже не то же самое, как и человек, который волшебным образом превращается в бога, уже не тот же самый. Человек может оставаться через огромные преобразования в виде говорящего, морального и социального существа, художника или спортсмена, но не в виде бога.
Хотя эта идея целенаправленного и устойчивого бытия отвечает на некоторые философские загадки, мы можем возражать против ее неумолимого натуралистического посыла. Стать говорящими и социальными существами – это целесообразный трансформационный опыт, но как насчет детей? Не является очевидным тот факт, что, отказываясь от этой явной натуралистической цели, мы не можем стать по-настоящему самими собой. А как насчет кохлеарного имплантата у глухого человека – разве этот выбор уводит его от своего истинного «я»? Разговор о «цели» человека пагубно сказывается при разговоре о разных способах бытия. Типичные или «естественные», по мнению большинства, целенаправленные изменениями не обязательно соответствуют истинному «я» каждого человека.
Наши догадки о человеческих целях поднимают глубокие и проблемные вопросы. Что заставляет нас различать цели? Каковы цели различных людей? Более того, вся дискуссия до сих пор касалась очевидных целей. Но являются ли эти «цели» реальными или иллюзорными? Если они реальны, действительно ли они имеют отношение к личной идентичности или истинному «я»? Или, может быть, мы остаемся самими собой, даже если мы не достигаем этих целей?
Это оставляет нас в непростом положении. Наши концепции идентичности и самости опутаны сетями предубеждений относительно целей. Разумеется, понимание себя как динамичного и целеустремленного «я» обеспечивает ясность в понимании. В отличие от статического взгляда на идентичность, нам следует поддержать некую модель развития и критерии идентичности, по крайней мере, те, которые признает наше моральное и социальное развитие. Не все изменения угрожают нашей идентичности, и нам стоит принять значение целенаправленного изменения нашего «я». Но мы также должны быть осторожны в отношении неосознаваемых телеологических рассуждений.
Несмотря на эти вопросы о границах целей, связанных с идентичностью и самостью, на данный момент эти размышления обосновывают современную модель морали. Поскольку загадки личной идентичности подчеркивают важность целостности «я» несмотря на изменения – например, при сохранении одного и того же тела или сознания, – нам также следует помнить о жизненно важной роли самих изменений. Каждый обыденный пример с непрерывной личной идентичностью включает огромные трансформации, будь то овладение языком, социальными и нравственными нормами, встреча со скрытой страстью, разоблачение, смена профессии, начало или конец любовных отношений, создание или поиски семьи. Однако такая динамика не ставит под сомнение нашу идентичность. Эти изменения представляют собой одни из наиболее значительных аспектов нашего «я».
