Иногда нужно почти умереть, чтобы осознать некоторые истины…

Возьми жизнь в свои руки. И отпусти ее. Подари себе свободу. И не парься…

25 октября 1974 года в пятницу вечером я спешил домой из дома пионеров. Мама сообщила, что папу прямо с работы скорая увезла в больницу — неожиданно случился приступ. Ровно через неделю, в пятницу 1 ноября 1974 года, без всякой подготовки я стал безотцовщиной.

Осознание этого происходило постепенно. Те, кто терял близких знает как это бывает… Кто-то вставлял ключ в замочную скважину и звук напоминал, как папа каждый вечер открывал дверь. Залез в карман папиного пальто, а там носовой платок, впитавший его запахи. Шёл в душ и ждал, что сейчас зайдёт папа, чтобы, как всегда, намылить мне голову…

Мама к тому времени была инвалидом 2 группы. Рассеянный склероз. Ходила с палочкой. После смерти папы стала быстро сдавать. Вскоре почти перестала двигаться и без моей помощи уже не могла делать самое элементарное.
Мне было 12 лет.

Вечерами я залезал в кладовку, наливал из огромной бадьи настойку. Ее мама когда-то делала для расчёта с сантехниками и слесарями. Садился на пол, ставил какую-нибудь музыку, пил и горевал. Помню, тогда только вышла песня Высоцкого «Беда». Она была написана от имени женщины. Но мне это было не важно, она была про Беду, а я уже начинал понимать, что это такое.

Я несла свою беду
По весеннему по льду
Подломился лёд, душа
Оборвалася.
Камнем под воду пошла,
А беда хоть тяжела,
А за острые края задержалася.

Моя беда была везде… В 79-ом году за несколько месяцев до выпуска из школы позвонил папин друг. Его родная сестра была университетским профессором-историком. А ее муж известным философом и популяризатором науки, тоже профессором. Они решили мне помочь с поступлением в университет на исторический факультет и пригласили к себе домой.

Она показалось мне красивой, холёной, величественной женщиной. А вся их квартира была пропитана уютом и ученостью. Моя квартира была пропитана мочой и клопами. Но я уже был не тот двенадцатилетний нежный мальчик, одуревший от свалившихся несчастий. Вернее, я каким-то чудом продолжал быть нежным и ранимым, но кожа моя была уже задубевшей, и если бы проводились чемпионаты по упрямству, то я, безусловно, был бы абсолютным чемпионом. Я не хотел быть историком. Я хотел быть филологом, и от их щедрого предложения отказался.

Экзамены в университет завалил, пошёл работать на завод. Потом завалил ещё раз. И так было во всем. И здесь, и там, и вот здесь совершенно необъяснимо жизнь подвергала меня испытаниям. Я волок эту лямку, менял маме пеленки, стирал их, лечил незаживаемые пролежни, кормил, мыл, стриг ей волосы, жил ещё какой-то жизнью, а вечерами наливал себе вино или водку, мне было все равно, вкус не имел значения, ставил музыку и выл про себя.

И беда с того уж дня
Ищет по свету меня.
Слухи ходят вместе с ней, с кривотолками.
А что я не умерла
Знала голая ветла
И ещё перепела с перепёлками.

Будучи невероятно устойчивым, казалось бы, ко всему, я оказался совершенно беззащитным перед… алкоголем. Но этого я очень долго не осознавал…

Университет стал для меня переломным моментом. Я не мог поступить дважды, все мои друзья уже учились. И так я от этого комплексовал, что когда поступить таки удалось, сдуру закончил с красным дипломом. У меня стало получаться жить.

И понеслось. Телевидение. Перестройка. Собственная телекомпания. 90-е, когда возникло ощущение, что все в твоих руках, и ничто не может тебя остановить. Я становился удачливым. Появилась известность, какие-то деньги. Девушки. И ненасытность во всем. Это длилось лет 20. Мне казалось, что я продолжаю быть достаточно эффективным на работе, но все больше и больше это была автоматическая эффективность. Организм ещё выдерживал нагрузки, но и он начал давать сбои.

Я стал неожиданно «простужаться» именно по понедельникам, потом я задерживался в командировках, потом ещё и еще — все, как у всех алкоголиков. Однажды 31 декабря какого-то года я поругался дома и ушёл на работу. Из своего кабинета я выходил только в магазин. Числа 2-го января, а может и позже, приятель увёз меня в невменяемом состоянии в больницу. Это была белая горячка. В больнице что-то сделали не так, начался отёк мозга. Я был на грани. Меня срочно перевезли в другую — специализированную — клинику, где спустя двое суток, а может и больше, я пришёл в себя. Выписывая из больницы, доктор сказал: обычно алкоголики умирают от проблем с печенью или поджелудочной железой. У тебя железный организм. Ты расстанешься с сознанием. Второго такого потрясения твой мозг не выдержит.

С перепугу я не пил полгода. Потом начал опять. Понемногу. Осторожно. А потом как обычно. Страх оказался недолговечным мотиватором.

Но в то же время, я наконец-то осознал, что у меня проблема. Почему нужно дойти до точки, почти умереть, чтобы осознать такую очевидную истину? Не знаю. Я понял, что есть что-то, что сильнее меня, с чем я просто так справиться не могу. И это — алкоголь. Принять это было невероятно тяжело. Это было унизительно. А унижение — это то, через что пройти мне сложнее всего.

В какой-то момент, ни сказав никому, я уехал в одну клинику. Ее название услышал случайно. Мне было все равно чем там лечат, я в этом ничего не понимал. Я лёг туда за какие-то безумные деньги на 2 недели. Это были очень важные 2 недели для меня. Шаг за шагом я анализировал всю свою жизнь, вновь и вновь переживал жгучий стыд за многие свои пьяные выходки. Я понял, что это болезнь, что я тяжело болен. И что разобраться с болезнью я должен не потому что меня заставили или уговорили, не ради кого-то, пусть даже самого дорогого. А ради себя. Я подвёл черту под своей прежней жизнью с алкоголем. Я перестал этого стыдиться. Потому что болезни не стыдятся.

И я уловил главное — алкоголизм нельзя победить. Его нельзя побороть. Нет такой силы воли, на которой ты выйдешь победителем с алкоголем. Даже мне это не под силу. Он коварнее и сильнее. Алкоголь — это как любимый человек, с которым ты расстался. Чтобы перестать страдать, его надо отпустить. Всё, дальше без меня, у меня теперь другая жизнь. Я от тебя свободен. Выиграть можно лишь перестав сражаться. Кажется, я был единственным «выпускником» клиники, кто не нажрался в первый же день после выписки. Не нажрался я и во второй, и в третий.

Я уже не помню сколько я не пью. Сразу после клиники я поехал на конференцию канала СТС, она проходила в Ритц-Карлтон в Москве. Значит это было больше 10 лет назад. 12? Иногда мне хочется знать сколько лет я не пью. Тогда я задаю вопрос другу, тогда работавшему на СТС: а в каком году была та конференция? И вскоре снова забываю.

Когда убивали телекомпанию, и уши гэбэшников торчали из-под каждого куста, мне позвонил один человек, сказал, что у него есть что-то важное для меня. Мы встретились в кафе. Он работал в той больнице, куда меня привезли с психозом (так называется белая горячка). Он сказал: вашей персоной интересуются всякие, затребовали историю болезни, наверное, хотят дискредитировать. Я подумал, что пусть эти бумажки будут у вас.

Я взял. Там было написано: Аркадий Майофис, 1962 года рождения, поступил в больницу в состоянии острого психоза…

Я поблагодарил хорошего человека и порвал свою историю болезни. Но жизнь не порвёшь. Это было. И рассказываю я об этом потому, что кто-то сейчас, я знаю это точно, пишет свою историю болезни, и она может оборваться на полуслове.

Возьми жизнь в свои руки. И отпусти ее. Подари себе свободу. И не парься. Как поётся в одной песне: «не плачь, дядя, не ты один сиротка». Или по другому: никогда не поздно иметь счастливое детство!

Аркадий Майофис / источник