Мы верили, что мозг изменить нельзя. Теперь считаем, что можно — если хорошо постараться. Но так ли это?
Годами она пыталась быть идеальной женой и матерью, но теперь, оказавшись в разводе, с двумя сыновьями, пройдя ещё через один разрыв и отчаявшись по поводу своего будущего, она чувствовала, что не достигла поставленных целей, и устала от всего этого. 6 июня 2007 года Дэбби Хэмптон из Гринсборо, Северная Каролина, приняла смертельную дозу лекарств. Тем днём на компьютере она написала записку: «Я так сильно испортила эту жизнь, что здесь мне больше нет места, и мне нечего привнести в неё». Затем, вся в слезах, она поднялась на второй этаж, села на кровать, и поставила проигрываться CD певицы Дайдо, чтобы, умирая, слушать её песни.
Но затем она очнулась. Её нашли, быстро доставили в больницу и спасли. «Я была в ярости, — говорит она. — Я всё испортила. И в дополнение ко всему, я повредила себе мозг». После того, как Дэбби очнулась после недели комы, доктора поставили ей диагноз «энцефалопатия«. «Это просто общий термин, обозначающий, что мозг не работает так, как надо», — говорит она. Она не могла глотать, контролировать мочевой пузырь, её руки постоянно тряслись. Большую часть времени она не могла понять, что видит. Она едва говорила. «Я могла только издавать звуки, — говорит она. — Было похоже на то, будто рот забит шариками. Это было шокирующее ощущение, поскольку звуки, которые я слышала исходящими изо рта, не совпадали с тем, что я слышала в голове». После реабилитационного центра она начала медленно восстанавливаться. Но прошёл год, а прогресс застопорился. «Речь была очень медленной и неотчётливой. Память и мышление работали ненадёжно. У меня не хватало энергии на то, чтобы жить нормальной жизнью. Я считала, что день прожит не зря, если была способна разгрузить посудомоечную машину».
Примерно в это время она попробовала новое лечение, нейротерапию. Для этого врачи наблюдали за её мозгом, пока она играла в простейшую игру типа Pac-Man, управляя движениями персонажа при помощи мозговых волн. «За десять сеансов у меня улучшилась речь». Но реальный прорыв случился, когда её нейротерапевт предложил ей почитать книгу, международный бестселлер «Пластичность мозга», за авторством канадского психотерапевта Нормана Дойджа. «Боже мой, — говорит она, — впервые мне продемонстрировали, как можно вылечить мозг. И что это не просто возможно, а зависит только от меня».
Прочитав книгу Дойджа, Дэбби начала жить, как она говорит, «здоровой для мозга» жизнью. Сюда входили занятия йогой, медитацией, визуализацией, диета и поддержка положительного психологического настроя. Сегодня у неё своя студия йоги, она написала автобиографию и руководство по «здоровой для мозга жизни», а также ведёт сайт thebestbrainpossible.com. Наука о нейропластичности научила её тому, что «вам не нужно мириться с тем мозгом, с которым вы родились. У вас может быть определённая генетика, но всё, что вы делаете в жизни, меняет ваш мозг. Это и есть ваша волшебная палочка». Нейропластичность, говорит она, «позволяет вам изменить вашу жизнь и превратить счастье в реальность. Вы можете пройти путь от жертвы до победителя. Это похоже на сверхспособность. Это как рентгеновское зрение».
Дэбби не одинока в своём энтузиазме по поводу нейропластичности, способности мозга менять себя в ответ на то, что происходит с человеком в его окружении. Утверждения о преимуществах этой способности широко распространены и удивительны. Полчаса гугления, и вы найдёте информацию о том, что нейропластичность — «волшебное» научное открытие, демонстрирующее, что наш мозг не обладает жёсткой схемой, вроде компьютера, как это думали раньше, но больше похож на пластилин или масло. Это значит, что «наши мысли способны менять структуру и работу мозга», и что, выполняя определённые упражнения, мы можем на самом деле, физически увеличить «силу, размер и плотность» мозга.
Нейропластичность — это «набор чудес, происходящих в вашем черепе», то есть, все мы можем достичь успехов в продажах и спорте, и научиться любить вкус брокколи. Она способна излечивать пищевые отклонения, предотвращать рак, уменьшать риск деменции на 60%, и помогать открывать нашу «истинную сущность радости и покоя». Можно научить себя «навыку» счастья и натренироваться быть «потрясающим». И возраст — не помеха. Нейропластичность демонстрирует, что «наш разум устроен так, чтобы улучшаться с возрастом». И это даже не обязательно должно быть сложным. «Просто меняя путь на работу, делая покупки в другом магазине, используя не главную руку для расчёсывания, вы можете увеличивать мощность вашего мозга». Как сказал известный пропагандист нетрадиционной медицины Дипак Чопра:
«Большая часть людей считает, что ими управляет их мозг. Мы говорим, что мы управляем нашим мозгом».
История Дэбби — загадка. Техники, обещающие изменить её мозг через понимание принципов нейропластичности, очевидно, принесли ей огромную пользу. Но на самом ли деле нейропластичность похожа на сверхспособность, типа рентгеновского зрения? Можно ли увеличить вес мозга при помощи мысли? Можно ли снизить риск деменции на 60%? И научиться любить брокколи?
Некоторые из этих вопросов звучат глупо, а некоторые — нет. В этом и кроется проблема. Человеку, не связанному с наукой, сложно понять, что на самом деле представляет собой нейропластичность, и каков её истинный потенциал. «Я встречал чудовищные преувеличения», — говорит Грег Дауни, антрополог из Университета Макуайри, соавтор популярного блога «Нейроантропология». «Люди с таким энтузиазмом относятся к нейропластичности, что могут уговорить себя поверить во что угодно».
Многие годы существовал консенсус по поводу того, что человеческий мозг неспособен создавать новые клетки по достижению взрослого возраста. Повзрослев, вы входите в фазу упадка мозга. Этот взгляд наиболее известным образом выражал т.н. основатель современной нейробиологии Сантьяго Рамон-и-Кахаль. Заинтересовавшись нейропластичностью, затем он стал относиться к ней скептически, и в 1928 году писал: «Во взрослых центрах нервные пути некоторым образом зафиксированы, закончены, неизменны. Всё может умереть, ничто не может возродиться. Изменение этого жестокого приговора — дело науки будущего». Мрачный прогноз Кахаля звучал весь XX век.
Хотя идея того, что взрослый мозг может претерпеть значительные положительные изменения, периодически удостаивалась внимания, в XX веке её обычно обходили, как выяснил молодой психолог Иен Робертсон в 1980-м. Тогда он только начал работать с людьми, пережившими инсульт, в госпитали Эстли-Эйнсли в Эдинбурге, и удивился тому, что увидел. «Я перешёл в новую для себя область нейрореабилитации», — говорит он. В госпитале он видел, как взрослые люди проходят трудотерапию и психотерапию. И он задумался — если у них был инсульт, это означало, что у них погибла часть мозга. А если часть мозга погибла, то всем известно, что это навсегда. Так как же получается, что периодические физические терапии помогают? В этом не было смысла. «Я пытался понять, какая модель тут работает? — говорит он. — Каковы теоретические основы происходящего?» Люди, отвечавшие на его вопросы, по сегодняшним стандартам были настроены очень пессимистично.
«Вся их философия была компенсаторной, — говорит Робертсон. — Они думали, что внешняя терапия просто защищает от дальнейшего ухудшения». В какой-то момент, всё ещё мало что понимая, он взял учебник, объяснявший, как это всё должно работать. «Там была глава по инвалидным коляскам и глава по палкам для ходьбы, — говорит он. — Но совершенно ничего не было по поводу идеи, что терапия реально способна влиять на возобновление физических связей в мозге. Такой настрой отсылал обратно к Кахалю. Он сильно повлиял на настрой, утверждавший, что взрослый мозг устроен жёстко, и способен только терять нейроны, и что если вы его повредите, вы можете только помочь выжившим частям мозга построить обходы вокруг повреждения».
Но в прогнозе Кахаля содержался и вызов. И только в 1960-х годах «наука будущего» впервые взялась за него. Два упрямых первопроходца, чьи истории упоминаются в бестселлере Дойджа, Пол Бах-и-Рита и Майкл Мерцених. Бах-и-рита, возможно, более всего известен своей работой, помогающей слепым людям «видеть» радикально новым способом. Ему было интересно, возможно ли вместо того, чтобы получать информацию об окружающем мире через глаза, передавать её в виде вибраций через кожу. Люди сидели в кресле, откинувшись на металлический лист. К листу сзади было прижато 400 пластин, вибрировавших в соответствии с движением объекта. Устройства Бах-и-Риты усложнялись (самое последнее из них крепится к языку), и в результате слепые с рождения люди начали рассказывать, что могут «видеть» в трёхмерном пространстве. Только после наступления эры технологий сканирования мозга учёные начали видеть свидетельства в пользу этой удивительной гипотезы: полученная информация обрабатывалась в визуальной коре. Хотя саму гипотезу ещё пока чётко не утвердили, судя по всему, мозг людей переделал сам себя радикально и с пользой для них — так, как это долгое время считалось невозможным.
Тем временем Мерцених в 1960-х помог подтвердить наличие в мозге «карт» тела и внешнего мира, и их способность к изменению. Затем он разработал кохлеарный имплантант, помогающий слышать глухим. Он работает на принципе пластичности, поскольку мозгу необходимо адаптироваться к приёму звуковой информации из искусственного имплантата взамен ушной улитки (не работающей у глухих). В 1996 году он помог основать коммерческую компанию, производящую обучающее ПО Fast ForWord, для «улучшения когнитивных навыков детей при помощи периодических упражнений, основывающихся на пластичности, и позволяющих улучшить работу мозга», согласно их сайту. Как пишет Дойдж: «В некоторых случаях люди, всю жизнь страдавшие от когнитивных проблем, испытывают улучшение всего лишь после 30-60 часов работы с этой системой».
И хотя это заняло несколько десятилетий, Мерцених и Бах-и-Рита помогли доказать, что Кахаль и научный консенсус ошибались. Взрослый мозг пластичен. Он способен менять себя, иногда даже радикально. Это стало сюрпризом для экспертов, например, для Робертсона, сейчас работающего директором Тринити колледжа в Дублинском нейробиологическом институте. «Я вспоминаю лекции в Эдинбургском университета, когда я выдавал студентам неправильную информацию, основанную на догме, утверждавшей, что мёртвые клетки мозга неспособны восстановиться, а пластичность работает только в раннем детском возрасте».
Только после публикации нескольких ярких экспериментов, включавших сканирование мозга, новая истина начала кодироваться в синапсах масс. В 1995 году нейропсихолог Томас Элберт [Thomas Elbert] опубликовал работу по музыкантам, играющим на струнных инструментах, показывающую, что «карты» в их мозге, представляющие каждый палец на левой руке — используемый ими для игры — были увеличены по сравнению с картами людей, не занимающихся музыкой (и по сравнению с их собственными правыми руками). Это показало, что их мозг переписал сам себя в результате множества часов практики. Три года спустя команда из шведов и американцев под руководством Питера Эриксона из Госпиталя при Салгренском университете опубликовала в журнале Nature исследование, впервые продемонстрировавшее, что нейрогенез — создание новых клеток мозга — может проходить у взрослых. В 2006-м команда под руководством Элеанор Магуайер из Нейробиологического института при Университетском колледже Лондона обнаружила, что у городских таксистов в одной из частей гиппокампа содержится в среднем больше серого вещества, чем у водителей автобусов, благодаря их невероятному знанию лабиринта лондонских улиц. В 2007 была опубликована книга Дойджа «Пластичность мозга». В обзоре книги New York Times объявила, что «возможности положительного мышления наконец приобрели научное подтверждение». В более чем 100 странах она была продана в количестве более миллиона экземпляров. Внезапно нейропластичность проникла повсюду.
Довольно легко, и, вероятно, даже забавно относиться к этому с цинизмом. Но нейропластичность — на самом деле удивительная вещь. «Мы знаем, что практически всё, что мы делаем, всё наше поведение, мысли, эмоции, физически меняют наш мозг благодаря изменениям в химии или функционировании мозга, — говорит Робертсон. — Нейропластичность — постоянное свойств самой сути человеческого поведения». Он говорит, что такое понимание способностей мозга открывает новые технологии для лечения удивительного спектра болезней. «Я считаю, что практически не существует заболевания или повреждения, для которого нельзя было бы найти хитроумной стимуляции мозга через поведение, возможно, скомбинированное с другими стимулами».
Согласен ли он с тем, что возможности позитивного мышления приобрели научное подтверждение? «Коротко говоря, да — говорит он. — Я думаю, что у людей есть гораздо больше возможностей контролировать мозг, чем считается». Подробнее: да, но не без подвохов. Во-первых, наши гены влияют на это. Конечно же, спрашиваю я Робертсона, они оказывают значительное влияние на всё, от нашего здоровья до нашего характера? «Моя личная грубая оценка — 50/50; то, как влияет природа, и то, как влияет воспитание, — говорит он. — Но нужно позитивно относиться к тем 50%, что относятся к окружению».
Дополнительную сложность к и так уже запутанному публичному обсуждению нейропластичности добавляет тот факт, что само это слово может иметь несколько значений. В общем случае, говорит Сара-Джейн Блэкмор, заместитель директора Лондонского института когнитивной нейробиологии, оно значит «возможность мозга адаптироваться к изменяющимся внешним стимулам». Но мозг способен адаптироваться разными способами. Нейропластичность может описывать структурные изменения, при которых нейроны создаются или умирают, когда синаптические связи создаются, усиливаются или сокращаются. Также она может относиться к функциональной реорганизации, такой, какую испытывали невидящие пациенты Пола Бах-и-Риты, устройства которого переключали их мозг на использование визуальной коры, которая до этого не функционировала.
На более крупной шкале развития существуют две категории нейропластичности. Они «сильно отличаются», говорит Блэкмор. «Их нужно отличать друг от друга». В детстве наш мозг проходит фазу «опыт-выжидание». Он «ожидает» выучить какой-то важный урок на основе его окружения на определённых этапах, допустим, получить навык речи. Наш мозг не заканчивает подобное развитие примерно до 25 лет. «Именно поэтому автомобильные страховки для людей до 25 лет так дорого стоят, — говорит Робертсон. — Их лобные доли не до конца завязаны с остальной частью мозга. У них не хватает способностей предугадать риски и импульсивное поведение». А есть ещё нейропластичность «опыт-зависимость». «Мозг занимается этим, изучив что-либо, или когда что-то меняется в окружающей среде», — говорит Блэкмор.
Одно из преувеличений, приписываемых науке, делается из-за слияния двух этих разных типов изменений. Некоторые учёные пишут так, будто всё можно считать «нейропластичностью», поэтому оно становится революционным, волшебным и достойным освещения в СМИ. Но нет никакой новости в том, например, что наше окружение сильно влияет на мозг в юном возрасте. Тем не менее, в книге «Пластичность мозга» Норман Дойдж обозревает широкий спектр сексуальных интересов человека и зовёт его «сексуальной пластичностью». Нейробиолог Софи Скот, заместитель директора Лондонского института когнитивной нейробиологии, сомневается на этот счёт. «Это просто то, как процесс роста влияет на ваш мозг», — говорит она. Дойдж даже использует нейропластичность для объяснения культурных изменений, к примеру, всеобщее принятие того факта, что в современном мире мы вступаем в брак из-за романтической любви, а не из-за социально-экономических удобств. «Это не нейропластичность», — говорит Скот.
Вот вам и правда по поводу нейропластичности: она существует и работает, но это не волшебное открытие, которое означало бы, что вы с лёгкостью можете превратить себя в обожающего брокколи, бегающего марафоны, невосприимчивого к болезням сверхофигенного гения. «Глубокий вопрос», говорит Крис Макманус, профессор психологии и медицинского образования в Университетском колледже Лондона, состоит в том, «почему люди, даже учёные, хотят в это верить?» Её интересуют причины всеобщей одержимости нейропластичностью, и она считает, что это просто последняя версия мифа о превращении самого себя, который преследует западную культуру уже много поколений подряд.
«У людей есть куча всяких фантазий и мечтаний, и мы, по-моему, не особенно хорошо умеем их воплощать, — говорит Макманус. — Но нам нравится думать, что когда кто-то не добился успеха в жизни, они могут преобразовать себя и стать успешными. Это всё тот же Сэмюэл Смайлс, не так ли? Эта его книга, „Помощь себе“ [Self-Help], была примером позитивного мышления для викторианских времён.
Сэмюэл Смайлс (если начистоту, то он был моим двоюродным прадедушкой), обычно известен как изобретатель движения „помоги себе сам“ и автор книги, которая, как и книга Дойджа, обратилась к чему-то глубинному для популяции и стала неожиданным бестселлером. Его оптимистическое воззвание говорило как о новом, современном мире, так и мечтах живших в нём мужчин и женщин. „В XVIII веке власть была у землевладельцев, — говорит историк Кэйт Уильямс. — Смайлс писал в эру индустриальной революции, распространяющегося образование и экономических возможностей, предлагаемых Империей. Впервые человек из среднего класса мог хорошо жить, просто усердно работая. Для достижения успеха им нужна была основательная рабочая этика, и именно это Смайлс передал им в книге “Помощь себе».
Во второй части XIX века мыслители из США адаптировали эту идею так, чтобы она отражала национальную веру в создание нового мира. Адепты религиозных движений Новое мышление, Христианская наука и Метафизическое исцеление убрали большую часть разговоров об усердной работе, на которой настаивали британцы, и создали движение позитивного мышления, которому, по мнению некоторых, дала научное подтверждение нейропластичность. Психолог Уильям Джеймс называет это «движением по излечению сознания», «интуитивной верой в спасительную способность здорового умственного настроя как такового, во всепобеждающую эффективность смелости, надежды и доверия, и в соответствующее презрение к сомнениям, страху, волнениям и всем нервным состояниям сознания». Это была присущая американцам идея о том, что вера в себя и оптимизм — сами по себе мысли — могут дать вам личное спасение.
Этот миф о том, что мы можем стать, кем хотим, достичь наших мечтаний, если только у нас будет достаточно веры в себя — появляется снова и снова, в наших романах, фильмах и новостях, в телешоу, где соревнуются певцы и участвует Саймон Коуэлл [один из крупнейших представителей британского шоубизнеса; наибольшую известность получил как судья спродюсированных им же телешоу American Idol, Pop Idol, The X Factor UK и Britain’s Got Talent / прим. перев.], и в таких неожиданных идеях фикс, как нейропластичность. Предыдущим, удивительно похожим воплощением этой идеи было нейролингвистическое программирование, которое говорит о том, что такие состояния, как депрессия, являются всего лишь шаблонами, выученными мозгом, и что успех и счастье — только вопрос его перепрограммирования. Эта идея проявлялась в более наукообразном виде, согласно Макманусу, в форме «стандартной социологической модели» [standard social science model, SSSM]. «Это идея из 1990-х, по которой всё человеческое поведение можно переформировать, и генетика не имеет никакого значения».
Но у приверженцев пластичности есть ответ на хитрый генетический вопрос, а также влияние на всё, что касается здоровья, жизни и хорошего самочувствия. Их ответ: эпигенетика. Это относительно новое понимание способов, которыми окружающая среда может влиять на экспрессию генов. Дипак Чопра говорит, что эпигенетика продемонстрировала нам, что «вне зависимости от природы генов, наследуемых нами от наших родителей, динамические изменения на этом уровне помогают нам практически неограниченно влиять на нашу судьбу».
Джонатан Мил, профессор эпигенетики из Эксетерского университета, отметает подобные заявления, как «болтовню». «Это по-настоящему увлекательная наука, — говорит он, — но было бы слишком говорить о том, что эти процессы полностью переделают ваш мозг и работу генов». И так говорит не только Чопра, добавляет он. В подверженности этому мифу повинны и популярные газеты, и научные журналы. «Встречаются самые разные желтушные заголовки. Люди, давно занимающиеся эпигенетикой, впадают в отчаяние, в частности из-за того, что её используют для объяснения всяческих вещей без каких бы то ни было реальных доказательств».
Эпигенетика не оправдывает наших культурных ожиданий по поводу личностного преобразования, и то же можно сказать о нейропластичности. Даже некоторые из более убедительно звучащих заявлений, говорит Иен Робертсон, пока не подтверждены. Взять уменьшение риска деменции на 60%. «Не существует ни одного научного исследования, которое показало бы, чтобы какое-то вмешательство уменьшило бы риск деменции на 60%, или на сколько угодно процентов, — говорит он. — Никто не проводил таких исследований при помощи соответствующих методик с контрольными группами, чтобы было видно причинно-следственную связь».
И в самом деле, клинические результаты множества знаменитых терапий, использующих принципы нейропластичности, получились удивительно смешанными. В июне 2015 года Управление по санитарному надзору за качеством пищевых продуктов и медикаментов США (FDA) разрешило рекламу последней итерации устройств для слепых Бах-и-Риты, обеспечивающих «зрение» через язык, цитируя успешные исследования. При этом обзор 2015 года от Кокрейн [международная некоммерческая организация, изучающая эффективность медицинских технологий / прим. перев.] CIM-терапии [constraint induced movement therapy] — краеугольной терапии поборников нейропластичности, улучшающей моторику у людей, переживших инсульт — обнаружил, что «влияние этих преимуществ на увеличение возможностей человека неубедительно». Метаанализ 2011 года технологии Fast ForWord от крёстного отца нейропластичности Майкла Мерцениха, так красиво описываемый Дойджем, не обнаружил «никаких доказательств» того, что она «эффективна в качестве терапии детей с трудностями в речи или чтении». Это же, согласно Софи Скот, относится и к другим терапиям. «Было много энтузиазма по поводу техник тренировки мозга, но крупные их исследования не показывают особенного эффекта, — говорит она. — Или же они демонстрируют, что вы улучшили навыки работы с тем, с чем вы проводили тренировки, но на остальные ваши возможности это не распространяется». В ноябре 2015 года команда под руководством Клайва Балларда в Королевском колледже Лондона обнаружила свидетельства того, что онлайновые игры, тренирующие мозг, помогают улучшать способность к логическому рассуждению, повышают внимание и усиливают память у людей старше 50.
Можно понять, почему у людей появляется так много надежд, когда они читают истории о чудесных восстановлениях от повреждений мозга, в которых люди снова начинают видеть, слышать, ходить и так далее. Такие волнующие истории заставляют верить в то, что возможно всё. Но обычно в них описывается совершенно определённая форма нейропластичности — функциональная реорганизация — которая происходит лишь при определённых обстоятельствах. «Ограничения частично архитектурные, — говорит Грег Дауни. — Определённые части мозга лучше справляются с определёнными задачами, частично просто из-за их местоположения».
Ещё одним ограничением для людей, мечтающих выработать сверхспособность, служит простой факт, что все части нормального мозга уже заняты. «Реорганизация после, к примеру, ампутации, случается просто потому, что вы оставляете без работы участок соматосенсорной коры», — говорит он. У здорового мозга нет свободных ресурсов. «Он используется для того, для чего используется, и его нельзя натренировать делать что-то другое. Он уже чем-то занят».
Возраст также представляет проблемы. «Со временем пластичность уменьшается, — говорит Дауни. — Вы начинаете с большим её запасом, и пространство для манёвров медленно уменьшается. Поэтому повреждение мозга в 25 лет — это совершенно другое дело, нежели повреждение в 7 лет. Пластичность обеспечивает вам старт с большим потенциалом, но вы закладываете себе будущее, которое со временем всё больше определяется тем, что вы делали ранее».
Робертсон рассказывает о терапии известного писателя и историка, пережившего инсульт. «Он полностью потерял способность к выразительному языку, — говорит он. — Он не мог слова сказать, не мог писать. К нему применяли очень много терапии, но никакие стимуляции не были способны восстановить его, поскольку его мозг стал чрезвычайно специализированным, и выработал целую сеть, предназначенную для выдачи совершенных языковых конструкций». Несмотря на то, к каким убеждениям влекут нас текущие потоки в нашей культуре, мозг — это не пластилин. «В нём нельзя открыть новые участки, — говорит Макманус. — Его нельзя расширить на другие части. Мозг — это не масса серой каши. Нельзя сделать вообще всё, что угодно».
Даже те люди, жизнь которых поменялась благодаря нейропластичности, обнаруживают, что изменять мозг не так-то легко. Возьмём восстановление после инсульта. «Если вам нужно восстановить использование руки, вам, возможно, придётся двигать ею десятки тысяч раз, до тех пор, пока у вас начнут появляться новые нервные пути, — говорит Дауни. — И после этого нет никаких гарантий, что она будет работать». Скот говорит примерно то же про речевую и языковую терапии. «50 лет назад были тёмные времена, когда после инсульта, у вас не было таких терапий. Теперь становится ясным, что они есть, но такие вещи просто так не достаются».
Те, кто безудержно проповедуют новые области вроде нейропластичности или эпигенетики, иногда оказываются виновными в том, что говорят, будто наши гены вообще не имеют значения. Неспециалист может воспринять их энтузиазм так, будто воспитание легко преодолевает природу. Эта история привлекает огромное количество людей, читающих газеты, блоги и работы гуру, поскольку наша культура поддерживает её, и поскольку мы хотим в неё верить: история о возможностях радикального личностного преобразования, о нашем потенциале быть кем угодно и заниматься чем угодно, о том, что мы можем достичь счастья, успеха, спасения — нужно всего лишь пытаться. Мы — мечтатели до самых синапсов, люди американской мечты.
К этим идеям, разумеется, подстроил нас наш пластичный мозг. Когда мы растём, оптимистические мифы нашей культуры оказываются так прочно встроенными в наше самоощущение, что мы можем забыть о том, что они — всего лишь мифы. Ирония в том, что когда учёные описывают, как слепые видят, а глухие слышат, а мы воспринимаем это, как истории о чудесах — в этом виновата наша нейропластичность.
(источник)
